[Андрей С.]

Сейчас набрел на обсуждение фильма "Страсти Христовы" на православном форуме

Там 39 страниц. Вот то, что мне показалось близким и верным. (пусть будет и здесь в качестве доп. информации)

Я посмотрел. На мой взгляд это провал, режиссерский, художественный, какой угодно. По католической причуде выбраны не жизнь и не Воскресение, а именно Страсти. Причем упор в их показе сделан на слабонервность современного человека (средневековый человек видел все это ежедневно при публичных казнях, но от этого не становился натуралистом, а оставался мистиком, знающим о бренности плоти). Видимо, для совеременного человека страдание плоти это и есть последнее Откровение. Я же понимаю, что страдание Христа в апогее - это агония богооставленности. Но главное, несмотря на то, что в фокусе Страсти Христовы, там совсем нет Христа, непонятно Кто ОН и Зачем Он. Есть много крови, насилия, какого-то движения, того, что в Америке могут посчитать "исторической достоверностью". Реальность Христа в очередной раз защитила себя от профанации. Если бы я был режисер, я бы снял фильм о Христе в апофатическом ключе, где фигуры Христа совсем не было бы показано. Такие фильмы снимают в Иране, и они о Боге, а этот фильм - только о непонятно почему страдающем человеке.

Явным просчетом является жуткое преувеличение одной стороны первоисточника (Евангелий). А именно: истязаний и телесных мук Иисуса. Начиная со сцены ареста Христа в Гефсиманском саду, а это примерно три четверти всего фильма (если исключить редкие вкрапления-наплывы воспоминания Учителя о своих беседах с учениками и еще более редкие воспоминания его матери Марии) – одна за другой следуют совершенно садистские сцены бичевания, крестного пути, кадров распятия и финальных мучений на кресте. В общем – фильм ужасов.

Я часть фильма просидел с закрытыми глазами – видеть невероятно реальные сцены чудовищных пыток выше моих нервных возможностей. Когда-то на фильме Гуальтиеро Якопетти “Собачий мир” я просто вышел из зала (на сценах забоя коровы). Правда, там были документальные съемки, у Гибсона, естественно, игра и иллюзия. Но какая! Продюсер фильма по поводу спецэффектов этого страшного правдоподобия истязаний сказал, что их механизм останется в секрете, дабы “усилить загадку фильма, в котором техника поставлена на службу веры”.


Да, каждый взмах бича и его удар со свистом по обнаженной спине человека жутко достоверен. Мы видим появляющиеся на теле кровавые полосы. Куски отлетающей кожи. Брызги крови. Лицо Иисуса, искаженное гримасами чудовищной боли, его кисти рук, судорожно дрожащие от невыносимых страданий. Видеоряд усугубляется звуковым рядом. Иисус не кричит. Но лучше бы кричал. Он пытается сдержать рефлекторный вопль боли, и из груди у него прорывается тяжкий всхлип с мучительным стоном, просто-таки надрывающий душу.
У меня нет сомнения, что таких зверских ударов, как показаны в фильме (там садисты–легионеры с упоением и воплями сладострастия бичуют Иисуса с двух сторон, поочередно нанося ужасающие по силе удары) не выдержал бы ни один человек. В том смысле, что он не остался бы в сознании. А скорее всего – и в жизни.

Но этого Гибсону мало. Только зрители перевели дух (наконец-то бичевание закончилось), как легионеры берут в руки нечто похуже – большие плетки, на концах которых закреплены крючки-кошки. И бичевание начинается снова. Мы видим (у кого есть силы смотреть на это), как после удара крючки впиваются в тело и обратным движением выдергивают из тела куски мяса. Спина и ноги превращаются в одно кровавое месиво. Затем тело переворачивают и такие же множественные удары обрушиваются на грудь и живот. Неведомо, сколь долго это продолжается и сколько ударов нанесено. Думаю, еще не менее 39. Это все не допускалось никаким законом. И было бы просто бесполезным для последующей казни, так как неизбежно бы привело к смерти от болевого шока. Эту мысль мы оба (с Мариной) высказали сразу же после окончания фильма, как только смогли придти в себя от ужаса от всего увиденного.

А ужас этот все нарастал по мере движения к Голгофе. Христос, совершенно изувеченный бичеванием, надеванием тернового венца с большими колючками, идет в гору, неся свой крест. При этом его продолжают нещадно бить, толкать, он несколько раз со всего размаху падает лицом на камни. Каждое такое падение было бы смертельным даже для здорового человека, а не только для уже почти чуть дышащего Иисуса.

Сцена прибивания к кресту с такими же обрушиванием тела на камни (крест- сверху, потом - снизу) и самого распятия не поддается никакому описанию.
Об этом и не нужно было бы писать. Это уже какое-то извращение. Но... как не писать, если именно вот это запредельное распыление человеческого тела и есть содержание фильма.

Те кадры, в которых Иисус обращается к апостолам (но и это подается как прорывы его помутненного дикой болью сознания в недавнее прошлое), повествуют о его речах на тему о пресуществлении Его крови и тела в вино и хлеб, и еще немного - о любви друг к другу и ко всем людям. Но эти включения - всего лишь незначительные фрагменты двухчасового пособия по садизму.

Само распятие применялось двух видов (эту казнь Рим заимствовал у Карфагена). При одном казнимого просто привязывали к перекладине, а во втором - прибивали. Привязывание считалось много более мучительной казнью, ибо казнимый тогда дольше не умирал и больше мучился. Так, например, казнили Спартака и всех захваченных рабов из его армии. Причем крестные муки, по свидетельству тех, кому удалось чудом уцелеть, были самые сильные из всех других видов казни, превосходящие даже муки посаженного на кол или тех, у кого в китайских казнях большой тяжести отрезали “тысячу кусочков”. Вопрос, впрочем, спорный, ибо воспоминаний о муках посаженного на кол или расчлененного на кусочки мне не попадалось.

В любом случае распятие считалось не только мучительнейшей, но и позорнейшей казнью. Ею казнили обычно восставших рабов и разбойников. Одна деталь: гвозди вбивали не в ладони, а в запястья (канонический вид Христа с гвоздями в ладонях не соответствует историческим реалиям, между прочим, в фильме Гибсона гвозди тоже вбивают в ладони). И под ногами у казнимых прибивалась маленькая дощечка, на которую мог бы опираться повешенный. Ибо если бы он просто висел на пришпиленных руках, то умер бы слишком быстро от удушья, от того, что мышцы грудной клетки устали и не могли бы поднимать грудную клетку со всем телом для дыхания. А с подставкой несчастный мучился до трех (!) суток. В этом обстоятельстве - разгадка вроде бы непонятной процедуры, описанной в Евангелии от Иоанна: римский стражник, чтобы не оставлять тела на пасхальную субботу непогребенными (это противоречило иудейским обычаем, и они просили похоронить тела до наступления сакрального дня), к тому же надвигалась буря, перебивает дубиной голени казнимым (в фильме легионер делает это кувалдой, которой прибивали распятых). Он это делает именно для ускорения наступления смерти от удушья. Подойдя к Христу, стражник увидел, что Тот и так мертв и, чтобы не утруждаться, не размахивать кувалдой, не перебил Ему ноги. Но на всякий случай, для проверки, ткнул Его копьем под ребро, на что Христос никак не отреагировал. Вот и хорошо, как видно подумал стражник, без моей помощи отмучился.


У нас в зале никто не встал после фильма и не двинулся к выходу. Все сидели в полном молчании, уставившись на длинные титры с перечислением всех участников фильма. Состояние у нас (и, думаю, у всех) было подавленное. Но состоялся ли катарсис? Позволю себе в этом усомниться. Да и само название: “Страдания Христа” (сначала Гибсон назвал фильм просто “Страдания”, что точнее, чем старорежимное русское “Страсти”) говорит о том, что главное в фильме – запредельные, невероятные страдания именно тела.

Оторопь от фильма была. Изумление человеческой жесткостью – было. Недоумение, зачем ее надо было показывать в такой изощренной и гипертрофированной форме тоже посещало. Но просветления, высокого катарсиса, очищения от душевного мусора? Как-то не ощущалось.
(...)
Странным образом, в фильме не затронуто главное в Христе. Его учение. Его моральные максимы. Его отношения с учениками.
Обойдена Нагорная проповедь. Нет ни одной логии Христа, давно вошедших в фольклор. Нет ни одной сцены или притчи. Даже такой выигрышной в драматургическом отношении, как “Прощение блудницы” или “Динарий кесаря”.

Это оргия насилия такого сорта, с которым я еще никогда не сталкивался на экране. Гибсоновское объяснение этой садопорнографии заключается в том, что он не хотел выхолащивать обстоятельства смерти Христа, а последние часы его жизни были часами насилия.
Но хорошие режиссеры всегда находят способ рассказать о насилии без его показа. Возьмите, к примеру, спилберговский "Список Шиндлера".

Вчера я поняла, ПОЧЕМУ Я НЕ БУДУ СМОТРЕТЬ фильм «Страсти «Христовы».

Скажите мне, люди добрые, если, не дай Бог, случится что-то страшное с тем, кого ВЫ ЛЮБИТЕ БОЛЬШЕ ВСЕГО НА СВЕТЕ – с родителями, с детьми, с любимым – если его будут истязать мучители страшными муками – БУДЕТЕ ВЫ НА ЭТО СМОТРЕТЬ – ДВА ЧАСА САДИСТСКИХ СЪЕМОК о том, как их терзают, как они падают и снова встают, стонут и страдают???!!!
Я уже не говорю о том, что вы просто умрете от разрыва сердца, просмотрев хотя бы минуту….
Просто взирать на это КОЩУНСТВЕННО и никто, ни один нормальный человек по доброй воле делать это не будет.
А мы говорим, что мы любим Господа нашего Иисуса Христа всем сердцем своим, всем помышлением своим…

"Режиссёр берёт образ Христа из наших сердец, священный образ – и терзает его, и издевается над ним на наших глазах, со сладострастием, горящим в глазах бичующих воинов. И даже Ангела, укреплявшего Христа в саду Гефсиманском, заменяет… сатаной. Показательно, не так ли? Хотя, казалось бы, раз уж делаешь фильм точно по последним часам Его жизни, можно было бы не исказить этой детали. Дальше – больше. На святой для всех верующих Пречистый образ Богородицы с Младенцем, в наше сознание накладывается кощунственная жуткая карикатура, когда из толпы взирающих на бичевание выступает всё тот же андрогинного вида сатана с вызывающим оторопь ребёнком на руках."

Сообщение от А.И.Солженицын. Один день Ивана Денисовича

"А зачем мне Ваше искусство, если оно добрых чувств
во мне не пробудит? Мак и перец взамен хлеба насущного!"

Цитаты без имен, торопился.